Победа будет за нами![сборник] - Евгений Захарович Воробьев

Семьдесят лет прошло с победного мая 1945 года, когда умолкли залпы Великой Отечественной войны. Эта книга — о судьбах людей, жизнь которых пришлась на страшные годы лихолетья. Каждый рассказ — эпизод, из множества которых складывается общая картина войны. И лейтмотивом звучит уверенность в Победе. Без этой уверенности советский народ не смог бы выдержать четыре тяжелейших года. Победа была общей мечтой миллионов людей.

Единая цель — отстоять независимость Родины — поставила под ружье не только мужчин. В ряды армии тогда, в 1941 году, можно сказать, встала вся страна. Мужчины выполняли свой воинский долг на фронте и в партизанских отрядах, женщины, превозмогая лишения, трудились в тылу. Не считали себя вправе остаться в стороне и дети — мальчишки и девчонки. Они работали у станков на заводах, на полях колхозов, помогали партизанами, были разведчиками, связными. Без скидки на возраст они считались нацистами врагами. И погибали.

Кто может определить ценность человеческой жизни? Только сам человек, когда решает отдать ее. Отдать свое единственное и неповторимое «Я» за что-то еще более для него ценное. Для советских людей этой ценностью была Победа. Победа была синонимом жизни — детей и внуков и, в конечном счете, нашей с вами. Она означала, что вместо снарядов будут греметь безобидные красочные салюты, труд тысяч рабочих будет направлен не на разрушение, а на созидание, что дни не будут проходить в страхе за жизнь близких. Встреча семьи за ужином, учеба в школе, прогулки по вечернему парку, где поют птицы, — такие обычные для нас с вами события — их все вобрало в себя простое слово — «Победа».

Мы не имеем права забыть, какая цена заплачена за наш сегодняшний мир. Сколько бойцов полегло на полях сражений, скольким мальчикам и девочкам так и не удалось повзрослеть, а матерям обнять своих сыновей, сколько семей разрушено, сколько надежд перечеркнуто… Когда за твое счастье отдана чья-то жизнь, она становится мерилом твоей собственной жизни. Высоким ориентиром, которому стремишься соответствовать и, таким образом, отдать дань уважения погибшим за Родину.

Капитан выслушал рапорт, помрачнел и сказал с тяжелым вздохом:

— Ну и дела-а… Хочешь — живи, хочешь — за борт прыгай.

Если бы капитан на свой манер обругал Бекасова «тюрей» или как-нибудь еще, у того отлегло бы от сердца. Но капитан даже ни разу не ругнулся.

Он молча достал папиросу и закурил жадно, подолгу затягиваясь. То, что капитан забыл угостить разведчиков, тоже было плохим признаком. Значит, он вконец расстроен.

Бекасов виновато переступал с ноги на ногу и очень внимательно рассматривал свои сапоги. Фоминых, большой и нескладный, то и дело одергивал сзади гимнастерку, ощупывал бегающими, суетливыми пальцами пряжку ремня.

Капитан Квашнин досадовал на себя за то, что несколько легкомысленно обещал командиру дивизии прошлой ночью «языка». Следовало учесть, что немцы напуганы двумя последними вылазками и приняли меры предосторожности.

Сержант Бекасов думал о том, что подвел командира самым постыдным образом. У него было такое ощущение, словно он нахвастался, как мальчишка, наобещал, а потом ничего не сделал. Больше всего он боялся, что ему не позволят сделать третью попытку и, не дай бог, поручат дело кому-нибудь другому.

Фоминых тоже было не по себе. Он думал о том, что зря затеяли поиск в тяжелый день, каким считал понедельник, но сказать об этом капитану не решался. Фоминых виновато покашливал в кулак, снова хватался рукой за пряжку ремня, опасаясь, как бы она по всегдашней дурной привычке не съехала набок.

В ночь под прошлую среду Бекасов и Фоминых перерезали провод, чтобы подкараулить телефониста. Способ очень простой: он пойдет по шестовке в поисках обрыва и попадется к ним в руки.

Они в самом деле захватили немца живьем. Но когда уже было рукой подать до нашей проволоки, немцы заметили разведчиков, открыли огонь и убили пленного, которого Фоминых тащил на спине.

— Продырявили «языка», — сокрушался тогда Фоминых. — И фляжку в двух местах пробили. Вся вытекла, до капли.

— И до чего подлый народ эти фашисты! — сказал в тон ему Бекасов. — Оставили группу обеспечения без водочки. Хлебнуть с горя и то не дали…

— Хороши шутки! — мрачно сказал Фоминых. — Полная фляжка!

Минувшей ночью Бекасов и его группа обеспечения снова ушли за линию фронта, перерезали толстый штабной провод в девять ниток и устроили засаду.

На этот раз немцы отправились на поиски повреждения под охраной броневика. Бекасову очень хотелось ввязаться в драку, но в разведке он работал без азарта, не горячился, а потому отказался от этой затеи, тем более что противотанковой гранаты у него с собой не было.

— Так и пришли с пустыми руками, — закончил Бекасов невеселый рапорт.

— Раз на раз не приходится. — Капитан внимательно поглядел на разведчиков, которые стояли понурив головы, и строго добавил: — А нос вешать нечего. «Язык» от нас не уйдет, и доставите его именно вы. Так и знайте! Вы, и никто больше.

— Понятно, — поспешил заверить Бекасов, просияв. — И насчет носа тоже понятно.

Ночью Бекасов долго ворочался с боку на бок. Впервые за всю войну он не смог заснуть, когда имел на это право.

Перед утром Бекасов, так и не осиливший бессонницу, растормошил Фоминых:

— Вставай, Тихон Петрович, дело есть.

— Что случилось? — испуганно спросил тот, садясь на хвойной лежанке и протирая глаза.

— План приснился мне дельный. Придумал, как фрица перехитрить. Пришло время нам сниматься из этого блиндажа.

— Ночь еще не вся… — Фоминых обиженно засопел и обдернул рубаху.

— Курортничать больше нельзя. — Бекасов уже собрал свой вещевой мешок. — Так что собирайся, поскольку ты — группа обеспечения.

— Как бы луна не подпутала. Она еще дня три…

— Одевайся, одевайся. С луной мы как-нибудь поладим, — перебил Бекасов.

Фоминых знал, что спорить с Бекасовым бесполезно,